Рэнсом стал разглядывать чашу. Ее покрывала искусная гравировка. Он увидел изображения хроссов, а также животных поменьше, похожих на лягушек, и, наконец, сорнов. Указав на последних, он получил ответ, подтвердивший его подозрения:
— Это — серони. Они живут почти на самой харандре, в больших пещерах.
Животные, похожие на лягушек — точнее, с лягушечьим телом и головой тапира, — оказались пфифльтриггами. Здесь было чему удивиться. Судя по всему, на Малакандре разумом обладали три различные расы, и ни одна из них до сих пор не истребила другие. Для Рэнсома было очень важно, какая раса занимает господствующее положение.
— Которые хнау правят? — спросил он.
— Правит Уарса, — ответили ему.
— Он — хнау?
Хросса пришли в замешательство. По их мнению, такой вопрос лучше было бы задать серони. Возможно, Уарса — хнау, но он не похож на других хнау: он не умирает, и у него нет детей.
— Так значит, серони знают больше, чем хросса?
Хросса заспорили между собой. Никто не мог дать ясного ответа. С одной стороны, серони (то есть сорны) совершенно беспомощны в управлении лодкой, не сумеют добыть моллюсков, даже если будут погибать от голода; почти не способны плавать; лишены поэтического дара, и даже когда хросса сочиняют для них стихи, сорны понимают только простейшие из них. С другой стороны, серони лучше всех изучили звезды, толкуют самые непонятные высказывания Уарсы, и от них можно услышать о том, что происходило на Мала-кандре в давние времена, про которые все уже забыли.
— Ага, значит серони — интеллигенция, — заключил Рэнсом. — Должно быть, они и есть настоящие правители, хотя и скрывают это.
Он попытался узнать, что будет, если сорны воспользуются своей мудростью и заставят хроссов работать на себя. Яснее выразить свою мысль по-малакандрийски Рэнсом не смог (на Земле это бы звучало: «используют свои научные достижения для эксплуатации соседей, стоящих на более низкой ступени развития»). Впрочем, он зря старался: как только было упомянуто, что сорны плохо воспринимают поэзию, хросса немедленно перешли на литературную тему. И из последовавшего горячего обсуждения — по-видимому, вопросов поэтического мастерства, — Рэнсом не понял ни слова.
Естественно, не все его беседы с хроссами были о Малакандре. Приходилось расплачиваться сведениями о Земле, что было не так-то просто. Во-первых, к своему стыду, он обнаружил, что о родной планете знает слишком мало, а во-вторых, часть правды он предпочел скрыть. Ему вовсе не хотелось слишком распространяться о войнах или уродстве современного промышленного века. Рэнсом помнил, чем кончились лунные приключения уэллсовского Кейвора. Когда хросса настойчиво расспрашивали его о людях (они называли их «челховеки»), какое-то чувство стыда охватывало его, словно он должен был прилюдно раздеться. В придачу он не собирался рассказывать, что его привезли на Малакандру, чтобы отдать сорнам, поскольку с каждым днем все больше убеждался, что сорны — правящая раса. Но даже того малого, что он рассказал, оказалось достаточно, чтобы воспламенить воображение хроссов. Все поголовно начали слагать поэмы о странной «хандре», где растения тверды, как камень, а трава зелена, как горы, где вода холодная и соленая, а «челховеки» живут прямо на «харандре».
А еще больше их заинтересовал рассказ о водяном хищнике с огромными зубами, от которого Рэнсом бежал уже в их мире и даже в их хандрамите. Все хросса сошлись на том, что это «хнакра», и необычайно разволновались. Рэнсом узнал, что уже много лет в долине не появлялась ни одна хнакра. Молодые хросса теперь всегда держали наготове оружие — примитивные гарпуны с костяными наконечниками. Обеспокоенные матери старались держать детей подальше от воды. А детишки постарше стали играть на мелководье в охоту на хнакру. В общем, сообщение о хнакре оживило жизнь.
Хьои отправился подправить лодку, и Рэнсом увязался за ним. Ему хотелось быть полезным, и с примитивными инструментами хроссов он уже немного научился управляться. Вдвоем они направились к протоке, где стояла лодка, невдалеке от поселения.
Рэнсом шел за Хьои по узкой тропе, когда им встретилась юная самка-хросс, еще совсем подросток. Она что-то говорила, но не им: ее глаза были устремлены в какую-то точку ярдах в пяти в сторону.
— С кем ты разговариваешь, Хрикки? — удивился Рэнсом.
— С эльдилом.
— Где он?
— Разве ты не видишь?
— Нет, ничего не вижу!
— Да вот же он! — воскликнула она. — Ну вот, исчез. Неужели ты не видел?
— Нет…
— Эй, Хьои! — поразилась девочка. — Челховек не видит эльдила!
Но до Хьои ее слова уже не долетели — он шел дальше и ничего не заметил.
Рэнсом решил, что Хрикки разговаривала «понарошку» — совсем как дети на Земле. Через минуту он снова был рядом с Хьои.
XII
Они трудились над лодкой до полудня, а потом растянулись на траве рядом с теплым потоком и принялись за обед. Подготовка к «боевым действиям» против хнакры позволяла Рэнсому заговорить на интересующую его тему. Он не знал местного слова со значением «война», поэтому спросил, как сумел:
— Бывает ли у вас, чтобы серони, или хросса, или пфифльтригги вот так, с оружием в руках, шли друг против друга?
— А зачем? — удивился хросс.
Объяснить оказалось не так-то просто.
— Например, — наконец сказал Рэнсом, — у одного народа что-то есть, а другой народ хочет забрать это себе, но первый народ не соглашается отдать… Могут тогда другие применить силу? Могут сказать: «Отдайте или мы вас перебьем?»
— Что же они могут потребовать?
— Ну, например, еду.
— Если другим хнау нужна еда, почему же не дать? Мы часто так и делаем.
— А если вам самим не хватает?
— Волею Малельдила еда произрастает постоянно.
— Но послушай, Хьои, если у вас будет все больше и больше детей, можно ли надеяться, что Малельдил расширит хандрамит и вырастит достаточно пищи для всех?
— О таких вещах знают серони. Но зачем нам больше детей?
Рейсом не знал, что и сказать. Но все же решился:
— Разве для хроссов зачинать детей — не наслаждение?
— Одно из самых великих, челховек. Мы зовем его любовью.
— У нас бывает так: испытав наслаждение, человек хочет, чтобы оно повторилось. И может родиться столько детей, что пищи на всех не хватит.
Хьои не сразу понял, о чем толкует Рэнсом.
— Ты хочешь сказать, — протянул он, — что челховек может это делать не год-два в жизни, а снова и снова?
— Вот именно!
— Но зачем? Не понимаю… Разве можно хотеть есть, когда пообедал, или спать, когда выспался?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});